Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;
Luridaque evictos effugit umbra rogos.
Propert.


‎Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
‎За кораблём вилася Гальциона,
И тихий глас её пловцев увеселял.
‎Вечерний ветр, валов плесканье,
Однообразный шум и трепет парусов,
‎И кормчего на палубе взыванье
Ко страже дремлющей под говором валов;
‎Всё сладкую задумчивость питало.
Как очарованный у мачты я стоял,
‎И сквозь туман и ночи покрывало
Светила Севера любезного искал.
‎Вся мысль моя была в воспоминанье,
Под небом сладостным отеческой земли.
Но ветров шум и моря колыханье
На вежды томное забвенье навели.
‎Мечты сменялися мечтами
И вдруг… то был ли сон?.. предстал товарищ мне,
‎Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над Плейсскими струями.
‎Но вид не страшен был; чело
‎Глубоких ран не сохраняло,
Как утро Майское веселием цвело,
И всё небесное душе напоминало.
«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это? я вскричал, о воин вечно милой!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
При страшном зареве Беллониных огней,
‎Не я ли с верными друзьями
Мечем на дереве твой подвиг начертал,
И тень в небесную отчизну провождал
‎С мольбой, рыданьем и слезами?
Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!
Или протекшее всё было сон, мечтанье;
Всё, всё, и бледный труп, могила и обряд,
Свершённый дружбою в твое воспоминанье?
О! молви слово мне! пускай знакомый звук
‎Ещё мой жадный слух ласкает,
Пускай рука моя, о незабвенный друг!
Твою, с любовию сжимает…»
И я летел к нему… Но горний дух исчез
В бездонной синеве безоблачных небес,
Как дым, как метеор, как призрак полуночи,
‎Исчез, — и сон покинул очи. —

Всё спало вкруг меня под кровом тишины.
Стихии грозные казалися безмолвны.
При свете облаком подёрнутой луны,
Чуть веял ветерок, едва сверкали волны,
Но сладостный покой бежал моих очей,
50 ‎И всё душа за призраком летела,
Всё гостя горнего остановить хотела:
Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!

Июнь 1814

Над морем красавица-дева сидит;
И, к другу ласкаяся, так говорит:

«Достань ожерелье, спустися на дно;
Сегодня в пучину упало оно!

Ты этим докажешь свою мне любовь!»
Вскипела лихая у юноши кровь,

И ум его обнял невольный недуг,
Он в пенную бездну кидается вдруг.

Из бездны перловые брызги летят,
И волны теснятся, и мчатся назад,

И снова приходят и о берег бьют,
Вот милого друга они принесут.

О счастье! он жив, он скалу ухватил,
В руке ожерелье, но мрачен как был.

Он верить боится усталым ногам,
И влажные кудри бегут по плечам…

«Скажи, не люблю иль люблю я тебя,
Для перлов прекрасной и жизнь не щадя,

По слову спустился на чёрное дно,
В коралловом гроте лежало оно.

Возьми!» — и печальный он взор устремил
На то, что дороже он жизни любил.

Ответ был: «О милый, о юноша мой!
Достань, если любишь, коралл дорогой».

С тоской безнадежной младой удалец
Прыгнул, чтоб найти иль коралл, иль конец.

Из бездны перловые брызги летят,
И волны теснятся, и мчатся назад,

И снова приходят и о берег бьют,
Но милого друга они не несут.

1829

По морю вселенной направил я бег:
Там якорь мнил бросить, где видится брег
Пучины созданья,
Где жизни дыханья
Не слышно, где смолкла стихийная брань,
Где богом творенью поставлена грань.
Я видел, как юные звезды встают,
Путем вековечным по тверди текут,
Как дружно летели
К божественной цели…
Я дале — и взор оглянулся окрест,
И видел пространство, но не было звезд.
И ветра быстрее, быстрее лучей
Я в бездну ничтожества мчался бодрей.
И небо за мною
Оделося мглою…
Как волны потока, так сонмы планет
За странником мира кипели вослед.
И путник со мной повстречался тогда,
И вот вопрошает: "Товарищ, куда?"
 — "К пределам вселенной
Мой путь неизменный:
Туда, где умолкла стихийная брань,
От века созданьям поставлена грань!"
"Кинь якорь! Пределов им нет пред тобой".
— "Их нет и за мною! Путь кончен и твой!"
Свивай же ветрило,
О дух мой унылый,
И далее, смелый, лететь не дерзай,
И здесь же с отчаянья якорь бросай.

1825

Погасло дне́вное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…

Август 1820

Здесь, между падших столпов, поросших плющом
и крапивой,
Здесь, где ветер свистит между разрушенных стен,
Я, одинок на холме, под тению тлеющей башни,
С древнего камня взгляну в даль, на равнину, на лес;
Солнце, взгляну на тебя! на пламенный запад, на небо.
О, как синева там, там надо мною тиха! –
Здесь я сокроюсь от жизни на миг, на миг позабуду
Горечь ее! или нет: скуку, и грусть, и тоску,
Все обманы судьбы и предательства смертных
воспомню,
Чувства в себе пробужу, плачем живым наслажусь!
Но почему заструилась ковыль и вдруг засребрилась?
Слышу сладостный стон, сладостный шепот и вздох!
Ты ли со мной говоришь, тишина? Я слух преклоняю;
Холод по мне пробежал, слезы блеснули в очах!
Где же ты прежде дышал, о зефир? где, сладостный, веял?
Ты заунывен и тих: урны ли ты облетал?
«Урны я облетал! по безмолвным веял могилам:
Там не стонет печаль! там непробудный покой!»
О ветерок! о голос из дальней отчизны, помедли!
Но кругом все молчит! все в темноту облеклось! –
Солнце с лазури скатилось давно; носясь над туманом,
Месяц простер по лугам бледный, трепещущий свет;
Звезды сияют, манят и сон на глаза низсылают –
Башня, седой великан, дремлет над спящей землей.

1817

Обломки… Прах… Все сумрачно и дико!
В кусках столбы — изгнанники высот;
В расселины пробилась повилика
И грустная по мрамору ползет.
Там — чуть висят полунагие своды;
Здесь — дряхлая стоит еще стена,
Она в рубцах; ее иссекли годы
И вывели узором письмена;
Прочли ль вы их? — Здесь летопись природы
На зодчестве людей продолжена. Здесь время быть художником желало
И медленно, огнем и влагой бурь
Согнав долой и пурпур и лазурь,
Таинственные краски набросало,
И, наступив широкою пятой
На мрачные, безмолвные руины,
Любуется могильной красотой
Без кисти им написанной картины.
Тут башня опочила, преклонясь,
Встававшая на небо великаном,
Теперь своим полуистлевшим станом
На груды прежде павших оперлась
И старчески лежит, облокотясь.
Дщерь времени! Тебя изъело тленье,
Исчезло все — и крепость и краса,
Устала ты лететь на небеса
И, бренная, легла в изнеможенье. Вот ночь. Луна глядит как лик земли,
В сребре ее чрезоблачного взгляда,
Сквозь пар ночной, на вышине, вдали
Является нестройная громада —
Без очерков, как призрак без лица,
И грудами колонн разбитых звенья
Виднеются — под желтой пылью тленья
Разбросаны, как кости мертвеца,
Лишенные святого погребенья.
Немая тишь… Один неровный шум
Своих шагов полночный путник слышит,
И возмущен в нем рой неясных дум —
И все окрест глубокой тайной дышит.

1837

Прошли века, и тут моим очам
Открылася ужасная картина:
Ходила смерть по суше, по водам,
Свершалася живущего судьбина.

Где люди? где? скрывалися в гробах!
Как древние столпы на рубежах
Последние семейства истлевали;
В развалинах стояли города,
По пажитям заглохнувшим блуждали
Без пастырей безумные стада;
С людьми для них исчезло пропитанье:
Мне слышалось их гладкое блеянье.
И тишина глубокая вослед
Торжественно повсюду воцарилась,
И в дикую порфиру древних лет
Державная природа облачилась.
Величествен и грустен был позор
Пустынных вод, лесов, долин и гор.
Попрежнему животворя природу,
На небосклон светило дня взошло;
Но на земле ничто его восходу
Произнести привета не могло:
Один туман над ней синея вился
И жертвою чистительной дымился.

1827

Смотрите, виноград кругом как вьется!
Как любит мой полуистлевший пень!
Я некогда давал ему отрадну тень;
Завял… Но виноград со мной не расстается.
Зевеса умоли,
Прохожий, если ты для дружества способен,
Чтоб друг твой моему был некогда подобен
И пепел твой любил, оставшись на земли...

1817-18

Тебя ли вижу из окна
Моей безрадостной темницы,
Златая, ясная луна,
Созданье божней десницы?
Прими же скорбный мой привет,
Ночное мирное светило!
Отраден мне твой тихий свет:
Ты мне всю душу озарило.
Так! может быть, не только я,
Страдалец, узник в мраке ночи, —
Быть может, и мои друзья
К тебе теперь подъемлют очи!
Быть может, вспомнят обо мне;
Заснут; с молитвою, с любовью
Мой призрак в их счастливом сне
Слетит к родному изголовью,
Благословит их… Но когда
На своде неба запылает
Передрассветная звезда, —
Мой образ, будто пар, растает.

1828

Буди заснувшие цветы
И им расписывай листы;
Потом медвяною росой
Пчелу-работницу напой
И чистых капель меж листов
Оставь про резвых мотыльков.
Зерну скорлупку расколи
И молодую из земли
Былинку выведи на свет;
Пичужкам приготовь обед;
Тех приюти между ветвей;
А тех на гнездышке согрей.

1818

В бесценный час уединенья,
Когда пустынною тропой
С живым восторгом упоенья
Ты бродишь с милою мечтой
В тени дубравы молчаливой, —
Видал ли ты, как ветр игривой
Младую веточку сорвёт?
Родной кустарник оставляя,
Она виётся, упадая
На зеркало ручейных вод,
И, новый житель влаги чистой,
С потоком плыть принуждена,
То над струёю серебристой
Спокойно носится она,
То вдруг пред взором исчезает
И кроется на дне ручья;
Плывёт — всё новое встречает,
Всё незнакомые края:
Усеян нежными цветами
Здесь улыбающийся брег,
А там пустыни, вечный снег
Иль горы с грозными скалами.
Так далей веточка плывёт
И путь неверный свой свершает,
Пока она не утопает
В пучине беспредельных вод.
Вот наша жизнь! — так к верной цели
Необоримою волной
Поток нас всех от колыбели
Влечёт до двери гробовой.

1823

Над страшною бездной дорога бежит,
‎Меж жизнью и смертию мчится;
Толпа великанов ее сторожит;
‎Погибель над нею гнездится.
Страшись пробужденья лавины ужасной:
В молчанье пройди по дороге опасной.
Там мост через бездну отважной дугой
‎С скалы на скалу перегнулся;
Не смертною был он поставлен рукой —
Кто смертный к нему бы коснулся?
Поток под него разъяренный бежит;
Сразить его рвется и ввек не сразит.
Там, грозно раздавшись, стоят ворота:
‎Мнишь: область теней пред тобою;
Пройди их — долина, долин красота,
‎Там осень играет с весною.
Приют сокровенный! желанный предел!
Туда бы от жизни ушел, улетел.
Там в блеске небес два утеса стоят,
‎Превыше всего, что земное;
Кругом облака золотые кипят,
‎Эфира семейство младое;
Ведут хороводы в стране голубой;
Там не был, не будет свидетель земной.

1818

Пал туман на море синее,
‎Листопада первенец,
И горит в алмазах инея
‎Гор безлиственный венец.
Тяжко ходят волны хладные,
‎Буйно ветр шумит крылом.
Только вьются чайки жадные
‎На помории пустом.
Только блещет за туманами,
‎Как созвездие морей,
Над сыпучими полянами
‎Стая поздних лебедей.
Только с хищностью упорною
‎Их медлительный отлет
Над твердынею подзорною
‎Дикий беркут стережет.
Всё безжизненно, безрадостно
‎В померкающей дали,
Но страдальцу как-то сладостно
‎Увядание земли.
Как осеннее дыхание
‎Красоту с ее чела,
Так с души моей сияние
‎Длань судьбины сорвала.
В полдень сумраки вечерние —
‎Взору томному покой,
Общей грустью тупит терние

‎Память родины святой!
Вей же песней усыпительной,
‎Перелетная метель,
Хлад забвения мирительный
‎Сердца тлеющего цель.
Между мною и любимою
‎Безнадежное «прости!».
Не призвать невозвратимого,
‎Дважды сердцу не цвести.
Хоть порой улыбка нежная
‎Озарит мои черты,
Это — радуга наснежная
‎На могильные цветы!

1829

Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи, —
Храни меня, мой талисман.
В уединеньи чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.

1825